www.militaar.net

Fucs kirjutas:
Ja minule siin kummipaadis on endiselt segasevõitu, et misasi see GERASSIMOVI doktriin täpsemalt siis ikkagi on, kuhu üks asi justkui sobiks ja teine jälle ei sobi, mille üle nagu ma aru saan, vaidlus käib.

... It is a guide to action, rather than hard and fast rules. Doctrine provides a common frame of reference across the military. It helps standardize operations, facilitating readiness by establishing common ways of accomplishing military tasks.
Doctrine links theory, history, experimentation, and practice. Its objective is to foster initiative and creative thinking. Doctrine provides the military with an authoritative body of statements on how military forces conduct operations and provides a common lexicon for use by military planners and leaders...
... Doctrine is not strategy. ...
... Instead, doctrine seeks to provide a common conceptual framework for a military service:
what the service perceives itself to be ("Who are we?")
what its mission is ("What do we do?")
how the mission is to be carried out ("How do we do that?")
how the mission has been carried out in history ("How did we do that in the past?") other questions....

Gerassimov avaldab nii seal ettekandes, kui hilisemates kommentaarides arvamust, et VF peaks justnimelt valmistuma nende ebatraditsionaalsete (teiste sõnadega hübriidsete) sõjapidamisviiside vastu ja lisab vähemalt ühe korra juba hiljem peale ettekannet, et selliste ebatraditsionaalsete (teiste sõnadega hübriidsete) sõdade vastu saab muuhulgas ka samasuguste ebatraditsionaalsete (teiste sõnadega hübriidsete) vahenditega/sõjaga.

В своем докладе господин Герасимов рассказал об особенностях современных войн, которые носят гибридный характер. Их неотъемлемыми частями являются так называемые цветные революции, кибератаки, подготовительные мероприятия в формате "мягкой силы". Поскольку "цветные революции", которые в Минобороны считают, по сути, государственными переворотами, являются одной из форм проведения гибридной войны, ответ на них с применением обычных войск невозможен: противодействовать им необходимо только такими же гибридными методами, заявил докладчик.

Tema arvates on kõik värvilised revolutsioonid, Araabia kevaded jms tegelikult LÄÄNE RIIKIDE salakaval ebatraditsionaalne (teiste sõnadega hübriidne) sõda.

kaur3 kirjutas: Gerassimov kirjeldas oma 1. artiklis lääne kavalaid tegevusvõtteid? Nüüd ütleb, et nende kavalate võtete vastu tuleb tegutseda samasuguste võtetega?

kaur3 kirjutas: Kas võib siis öelda, et oma 1. artklis ja selle teema 1. lk Gerassimovi skeemis kirjeldatud võtted on just need, mida peab Vene ka ise tegevuse aluseks võtma ehk lääne tegevust kirjeldades rääkis ta Vene mänguplaanist?

Kindral Gerassimovi eestvõttel räägiti sellel üritusel ka väga palju erasõjaväekompaniide kasvavast rollist Venemaa jaoks. Kuidas need peaksid tegutsema koostöös Venemaa relvajõudude ja ka teiste jõuametkondadega? Kas Venemaa on otsustanud võtta suuna sellele, et hakata tulevastes konfliktides väljaspool Venemaa piire kasutama rohkem erasõjaväekompaniisid?

Erasõjaväekompaniid (ESK) ongi suures osas hübriidsõja leiutis. Minu meelest on need lihtsalt palgasõdurluse uus vorm. Venemaa riigiduuma arutab praegu vastavat seadust, mis puudutab ESKde staatust. Ameeriklased kasutavad tänapäevastes sõjalistes konfliktides ESKsid väga laialdaselt, sest nad lahendavad selliseid ülesandeid, millega eri põhjustel ei saa tegelda ei nende välisministeerium ega Pentagon. Selles suhtes on see möödapääsmatu arengusuund. Seda on ka näha Süürias. (Huvitav detail sellega seoses: Vene meedias on palju kirjutatud Venemaa kõige tuntumast, esialgu küll mitteametlikust ESK-üksusest, mida juhib endine ohvitser kutsungiga Wagner. Wagneri üksus on tegutsenud Ida-Ukrainas, aga kõige aktiivsemalt just Süürias. Wagneri üksusest põhjaliku uurimuse kirjutanud Peterburi mõjuka saidi fontanka.ru andmetel peitub Wagneri nime taga 46-aastane Venemaa erivägede erualampolkovnik Dmitri Utkin, kes veel 2013. aastal kuulus Pihkva linna piiril asuva 2. erivägede ehk spetsnazi-brigaadi, olles selle Petseris ehk mõni kilomeeter Eesti piirist paikneva allüksuse komandör. – JP)

Kui riigiduuma võtab seaduse vastu ja lubab ESKsid Venemaa hüvanguks kasutada, siis kuidas see muudab Venemaa strateegiat välismaistes konfliktides? Mis uusi võimalusi see teile avab?

See annab uusi võimalusi osaleda sõjalistes konfliktides just aktiivses faasis ning samal ajal mitte riskida sellega, et seod ennast sõjaliselt riiklikul tasemel. Oma armee sõdurite eluga mitte riskimine on tüüpiline hübriidsõja taktika. Suurriikide eesmärk on sõdida võõraste kätega. See garanteerib, et nad ei lähe omavahel kokku, muidugi ainult kuni teatud hetkeni. Ideaalne tulevikusõda oleks, kus sõdivad kaks ESKd. Juhul muidugi, kui ESKde osas ei muutu rahvusvaheline õigus, kui ei saada aru, et see on tegelikult sirm palgasõdurluse legaliseerimiseks.

Kui vastav seadus vastu võetakse, siis Venemaal luuakse ilmselt ametlikud ESKd väga kiiresti?

Muidugi. Venemaa ja Lääne vahel on kahjuks väga palju pingelisi kohti ja seda varianti kaalutakse, et vajadusel tulevikus sellistel puhkudel ESKsid kasutada. Hübriidsõjas enam ilma ESKdeta ilmselt ei saagi. Hübriidsõja eripära seisneb ju selles, et peamiste vastaste otsene kokkupõrge saab võimalikuks ainult kõige äärmisemal juhul. Hübriidsõja tingimustes maailma liiderriigid kontrollivad üksteise tugevust, potentsiaali, valmisolekut oma huvisid kaitsta reeglina kolmanda maailma väljakutel. Praegu on sellised tüüpilised väljakud Ukraina ja Süüria, aga nad pole ainsad.

Kas Baltimaad võivad ka olla selliseks kohaks?

Baltimaad on selleks liiga väike koht. Ma ei taha kedagi solvata, aga ameeriklased manipuleerivad baltlastega väga osavalt. Kuna Baltimaad on väga väiksed, siis võib neid väga lihtsalt ära hirmutada. See paanika hakkab aga hiljem levima ka suurematesse Euroopa riikidesse. Siis nad muidugi kutsuvad USAd appi ning see võimaldab ameeriklastel Euroopale tingimuseks seada, et tuleb lõpuks ära maksta need kuulsad kaks protsenti (jutt käib kahest protsendist SKTst kaitsekuludeks – JP), nagu te kõik lubasite.

Te rääkisite Venemaa sõjateaduste akadeemia konverentsil ettekandes, et Venemaal peavad olema oma jõud, vahendid ja tehnoloogiaarsenal hübriidsõdadeks. Kas praegu pole see arsenal Venemaal siis tõesti piisav?

Tegelikult on oma arsenal muidugi olemas. Ma pidasin silmas „oma“ selles mõttes, et see ei peaks kordama ameeriklaste vahendeid. Jutt käib asümmeetrilistest vahenditest ameeriklastele ja NATOle. Me peame tegutsema teistmoodi kui ameeriklased, et nad ei saaks meie loogikast aru.

Kas võib öelda, et Venemaal on oma hübriidsõja pidamise mudel ja strateegia?

Võib. Nüüd juba on. Detailselt ma seda avada ei saa, aga võin soovitada teil läbi lugeda Moskva ülikoolis aasta tagasi ilmunud õpik väga lihtsa pealkirjaga „Hübriidsõjad“, mille järgi õpivad meie politoloogid. (190-leheküljelise monograafia autorite kollektiivi juhtis Moskva ülikooli politoloogiaosakonna dekaan Andrei Šutov, kuid autorkonna kõige tuntum liige on poliitikateaduste doktor Venemaa Raudteede endine president Vladimir Jakunin, kes on tuntud oma äärmiselt konservatiivsete vaadete poolest. – JP)

Fucs kirjutas: Tema arvates on kõik värvilised revolutsioonid, Araabia kevaded jms tegelikult LÄÄNE RIIKIDE salakaval ebatraditsionaalne (teiste sõnadega hübriidne) sõda.
...
Gerassimov avaldab nii seal ettekandes, kui hilisemates kommentaarides arvamust, et VF peaks justnimelt valmistuma nende ebatraditsionaalsete (teiste sõnadega hübriidsete) sõjapidamisviiside vastu ja lisab vähemalt ühe korra juba hiljem peale ettekannet, et selliste ebatraditsionaalsete (teiste sõnadega hübriidsete) sõdade vastu saab muuhulgas ka samasuguste ebatraditsionaalsete (teiste sõnadega hübriidsete) vahenditega/sõjaga.
...
Nüüd jääb meil ära arvata, et millised need "samasugused vahendid" küll olla võivad, sest seda ei loe otseselt välja ei Gerassimovi ettekandest ega ka uuest VF sõjalisest doktriinist. Ilmselt on sellised juhised ja välja töötatud "vahendid" määratletud mõnes muus dokumendis, mida meil ei ole kahjuks võimalik lugeda.

Северо-Западный институт управления федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего образования "Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации" ведет подготовку, профессиональную переподготовку и повышение квалификации государственных и муниципальных служащих и резерва для их замещения.

РАНХиГС – один из ведущих вузов нашей страны, крупнейший в России и Европе университет социально-экономического и гуманитарного профиля. Академия занимает верхние строки во всех национальных рейтингах.

Наш институт стал центром сотрудничества ученых с мировым именем, представителей профессиональных сообществ, государственных и общественных деятелей, талантливой молодежи.

Одним из наших достоинств является практико-ориентированное обучение. В структуре СЗИУ работают специализированные базовые кафедры при Администрации Губернатора Санкт-Петербурга, Управлениях Федеральной антимонопольной службы РФ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, Совете муниципальных образований Ленинградской области, Государственном Эрмитаже, «Группе ЛСР».

Кафедра управления общественными отношениями

Состав кафедры
Санкт-Петербург, Днепропетровская ул.,д.8

Административный состав

Сергей Юрьевич Чимаров
Заведующий кафедрой управления общественными отношениями, профессор
Ученая степень: доктор исторических наук
Ученое звание: профессор

Foto: http://sziu.ranepa.ru/media/uploads/chimarov2.jpg

Сфера профессиональных интересов:
PR-сопровождение стартап-проекта; технологии нейролингвистического программирования; гибридные войны; технологии информационной войны.

1. Гибридная война и цветная революция:

к вопросу о соотношении понятий

В современном мире тематика гибридных войн и цветных революций продолжает набирать все большую популярность. Это не случайно: мировая цивилизация на современном этапе своего развития столкнулась с принципиально новыми инструментами формирования новой политической реальности, чрезвычайно эффективными в условиях кризиса однополярного мира, но, вместе с тем, представляющими исключительную опасность для современных наций-государств. Эта опасность исходит из понимания того, что гибридные войны и цветные революции – явления сравнительно новые, с них только недавно сняли «кавычки», и для этих явлений, способных потрясать и разрушить сами основы современного общества, еще не выработано сбалансированных противовесов, противоядий, сдерживающих механизмов, ограничительных норм международного права. В военно-политическом плане «понятие «гибридная война» может объединять широкий диапазон действий, осуществляемых противником с использованием военных и иррегулярных формирований с одновременным привлечением гражданских компонентов», а понятие «цветная революция» включать в себя целый сценарий государственного переворота и демонтажа политического режима, успешно маскирующийся под народный бунт. Кроме того, сегодня технологиями гибридных войн и технологиями цветных революций практически на праве монополии владеют Соединённые Штаты, которым даже сами термины «гибридная война» и «цветная революция» обязаны своим происхождением, и любое государство, отстаивающее свое суверенное право на проведение независимой внешней политики, тем самым рискует стать мишенью для применения этих инструментов и технологий.

Сегодня, когда говорят о гибридных войнах и цветных революциях, довольно часто смешивают и путают эти понятия. Более того, после появления в широком научном дискурсе термина «гибридная война» появилась тенденция объединить все известные формы, методы и технологии вооруженной борьбы под одним «зонтичным» брендом – понятием гибридной войны, являющейся своеобразной надстройкой над появившимися ранее в научном дискурсе и потому значительно более изученными традиционными, информационными, психологическими, сетевыми, сетецентричными, прокси-войнами и цветными революциями (войнами не являющимися). Это тоже не случайно: между гибридными войнами и цветными революциями, помимо принципиальных различий, существует много общего: оба этих явления рассматриваются как на феноменологическом (как явление), так и на технологическом уровне (как технология и инструмент политического воздействия); оба явления еще недавно встречались исключительно в кавычках, что говорит о том, что не было еще выработано специальной терминологии, точно описывающей эти явления и принадлежащей только им; наконец, оба этих понятия даются синтетическими конструкциями, базирующимися на известных понятиях «война» и «революция» с уточняющими прилагательными, меняющими их смысл.

Действительно, гибридная война по своей сути находится ближе всего к понятию «война», а цветные революции, являющиеся технологиями организации государственных переворотов, успешно маскируются под революции истинные. Вместе с тем, сам факт наличия прилагательных ставит под сомнение корректность отнесения гибридных войн к войнам и цветных революций – к революциям: понятия «война» и «революция» не нуждаются в уточнениях (также как настоящая демократия не может быть суверенной); строго говоря, гибридные войны – это не совсем войны, хотя и имеют с известными нам войнами много общего, а цветные революции – не совсем революции, больше того – совсем не революции. Тем не менее, также как и в случае с определением «информационная война», мы вынуждены пользоваться этим приемом, описывая новые явления через сравнения и аналогии с теми явлениями, событиями и процессами, смысл которых для нас предельно ясен. Так новая терминология рождается на прочном фундаменте аксиоматики политической науки, которая принята всем экспертным сообществом и которую никто не ставит под сомнение. Этот подход, помимо всего прочего, имеет еще и объективный характер: современный мир меняется с такой скоростью, динамика этих изменений настолько высока, что ежегодно возникают новые явления, не имеющие прямых аналогов в мировой истории, которые требуют своего определения и описания. Мир развивается быстрее, чем понятийный аппарат, способный описать эти изменения.

Тем не менее, необходимо признать, что при всей эклектичности и публицистичности термины «гибридные войны» и «цветные революции» описывают объективные, реально существующие явления, и эти явления все больше распространяются в современном мире, оказывая заметное влияние на мировой политический процесс, политическую динамику и на трансформацию системы международных отношений. Наличие в их названии терминов «война» и «революция» указывают на их высокую социальную опасность, играя сигнальную функцию, и эта оценка их опасности правильна. При этом не могу разделить мнение тех ученых, которые при этом стремятся нивелировать значение этих новых явлений, утверждая, что гибридные войны существовали в истории человечества всегда, любая война является по своей сути гибридной: я убежден, что качественный эволюционный скачек и гибридные войны, и цветные революции совершили сравнительно недавно – в конце 20 века, или даже позже, а их схожесть с войнами и «бархатными революциями» прошлого говорит, в первую очередь, о том, что ни одно принципиально новой явление не возникает в вакууме, оно всегда является результатом эволюционного процесса и всегда базируется на более ранних и более примитивных формах. Эти формы передают часть своих отличительных черт и технологических решений новым явлениям, но именно появление новых явлений способно преодолеть технологический, военно-стратегический, цивилизационный барьер, которые прежние формы преодолеть не в состоянии. Так происходит фазовый переход от одной политической реальности к другой, с одного витка эволюции к другому, более высокому, от набора аминокислот в первичном «бульоне» к первым формам белковой жизни. Так и в случае с гибридными войнами: по своему содержанию гибридные войны – это качественно новое понятие, более широкое, чем просто совокупность современных форм и методов вооруженной борьбы в традиционной, информационной, экономической и других сферах. То же самое можно сказать и о цветных революциях после событий «Арабской весны», кризиса 2013-15 гг. в Украине и «зонтичной революции» в Гонконге.

2. Точки сопряжения гибридных войн и цветных революций

Для того чтобы точно определить, как именно соотносятся между собой гибридные войны и цветные революции, необходимо сопоставить их между собой, выявить сходства и различия, связи, объединяющие их в тех событиях, где они находят свое проявление. Прежде всего, необходимо определиться с тем, что же такое гибридные войны, поскольку на этот счет существует масса различных мнений, зачастую противоречащих друг другу. Точного и однозначного определения гибридным войнам нет, известно лишь, что впервые этот термин был вброшен в оборот американскими фабриками мысли, такими как RANDCorp., Стэндфордский университет и др. Гибридные войны предполагают комбинированное использование стратегий, характерных для различных видов современных войн – традиционной, информационной, идеологической, экономической, для нанесения военного поражения, для поражения сил и средств противника, достижения над ним военно-стратегического превосходства и силового принуждения к миру на условиях победителя. При этом гибридные войны могут вестись как в традиционной форме (предполагающей наличие линии фронта, тылов различной глубины и действия регулярной армии), так и в сетецентрической, где линия фронта отсутствует в принципе. В гибридной войне именно информационные операции (операции информационной войны) могут иметь решающее значение для принуждения противника к капитуляции, а боевые операции вооруженных сил могут играть сервисную роль, обеспечивая организаторов информационных войн пиар-материалом, необходимым для информационных атака на сознание и подсознание противника в целях как нанесения ему прямого урона (информационным оружием), так и с целью скрытого управления его сознанием и поведением. Именно такую картину мы наблюдали во время второй войны в Ираке, где боевые действия американских войск являлись конвейером для производства пиар-новостей и «мыльных опер» про войну, в операциях в Афганистане, Ливии, Сирии и теперь – в определенной мере – в гражданской войне в Украине. В гибридных войнах достигается не просто эффект сочетания различных видов и форм противоборства, напротив, различные формы и методы ведения войны гибридизируют традиционные концепции вооруженной борьбы, прививают их от новых вызовов и угроз, обеспечивают эффект глубокой взаимной интеграции и симбиоза различных поражающих факторов и технологий. При этом целью гибридной войны по-прежнему остается классическая цель войны традиционной – военное поражение, уничтожение и капитуляция противника. Это важно понимать, потому что в противном случае понятие гибридных войн быстро размывается и приобретает спекулятивную окраску.

В этом и заключается основное отличие гибридной войны от цветной революции: в отличие от гибридной войны, главной и единственной целью цветной революции является организация государственного переворота, и ничто иное. Цветные революции – это технологии государственных переворотов в условиях искусственно созданной нестабильности, в которых давление на власть осуществляется в форме политического шантажа, а инструментом шантажа выступает молодежное протестное движение, организованное по специальной сетевой схеме. Цель цветных революций – государственный переворот, после его успешного осуществления цветная революция заканчивается. На практике цветные революции довольно часто перерастают в вооруженные мятежи или сочетаются с военной интервенцией, но применение военной силы в цветных революциях – скорее исключение, чем правило, для технологов «цветников» это мера вынужденная. Но цветные революции, являясь технологиями демонтажа политических режимов, создают условия для вмешательства других государств во внутренние дела страны, ставшей жертвой цветной революции, для военной интервенции, военных мятежей, гражданских войн. В этом плане последствия цветных революций могут быть не менее катастрофичными, чем сама цветная революция. Это мы хорошо видим на примере гражданской войны в Украине.

Таким образом, все же наличие существенных отличий не позволяет полностью объединять современные гибридные войны, ставшие новой формой и содержанием современных вооруженных конфликтов, и цветные революции, ставшие инструментами организации государственных переворотов и принудительного демонтажа политических режимов. Гибридная война – это последовательность боевых операций, цветная революция – это технология. Это не позволяет рассматривать цветную революцию в качестве одной из фаз гибридной войны, хотя технологии цветных революций могут использоваться в гибридных войнах, в строгом соответствии с их собственными целями и задачами (целями и задачами гибридных войн). Вместе с тем, все же есть кое-что, что их объединяет: цветные революции довольно часто становятся прелюдией для гибридной войны, формируя условия, необходимые для перевода конфликта в военную фазу; примером этого может служить нынешняя Украина. При этом часто реализовывается следующая цепочка: цветная революция (инцидент-протест-майдан) – вооруженный мятеж – гражданская война – гибридная война. Цветная революция при этом играет роль спускового механизма гибридной войны, а ее технологии могут использоваться организаторами гибридных войн в целях провоцирования вооруженного конфликта, дальнейшее течение которого будет проходить в гибридной форме.

3. Цветные революции сквозь призму гибридных войн

В современной политической реальности цветные революции – одно из наиболее разрушительных и наименее изученных явлений мировой политики.

Именно с ними сегодня связывают технологические схемы и приемы осуществления принудительного демонтажа политических режимов в государствах с неустойчивыми формами демократии, построенной по западным лекалам, или в государствах восточного типа, в которых демократическая форма правления довольно часто в принципе отсутствует.

При этом сопровождающее госперевороты разрушение (или, точнее, демонтаж) государственности и утрата суверенитета выдается за процесс демократизации, модернизации, либерализации или «приобщения к европейской культуре», и несколько реже – за действие «мягкой силы».

Практически всегда прямым следствием цветных революций, помимо осуществления их главной (и единственной) задачи – совершения государственного переворота, становится погружение страны в политический хаос, который американцы любят называть «управляемым», переход страны под внешнее управление (вспомните назначение иностранцев-«легионеров» на ключевые посты в Кабинете министров современной Украины), а также гражданская война, геноцид мирного населения и военная интервенция.

Страна, пережившая переворот, не становится от этого более свободной; напротив, в подавляющем большинстве случаев она попадает в тяжелую кабальную зависимость от США и их военно-политических союзников, превращаясь в их колонию.

Дальнейшая судьба этих государств печальна: люди, экономика, природные ресурсы становятся расходным материалом для инициирования цветных революций в других странах, для провоцирования новых международных конфликтов, в которых особая роль отводится новым акторам – государствам-провокаторам, ведомым марионетками, поставленными Вашингтоном, готовыми на все ради расположения и благосклонности своих настоящих американских «хозяев».

Довольно часто страны-провокаторы (такие как Грузия в российско-грузино-югоосетинском конфликте 2008 года, Украина в гражданской войне в Донбассе или некоторые страны Балтии, предоставляющие свою территорию для ударных группировок НАТО, сосредотачивающихся у западных границ России) получают от США статус основного союзника вне блока НАТО и миллиардные кредиты на закупку новейших вооружений и военной техники.

При всей неоднозначности отношения современного общества к такого рода мятежам все же следует признать, что большинство из них – чрезвычайно эффективный инструмент преобразования политической картины мира, который сегодня находится в неустойчивом и несбалансированном состоянии, называемом «кризисом однополярного мира».

При этом довольно часто свет истинной – «незамутненной» – демократии народам мира несут те самые силы, с которыми США – источник и главный организатор всех бунтов – борются всеми возможными (в том числе военными) способами: в цветных революциях «арабской весны» носителями демократических ценностей выступили монархии Персидского залива – Саудовская Аравия и Катар, жесткие авторитарные государства, в которых демократией даже не пахнет.

В Египте главной движущей силой «демократизации» общества стали «Братья-мусульмане», в Ливии – исламисты, в Сирии – все те же исламисты, представленные широким спектром террористических организаций – от сирийских ячеек «Аль-Каиды», выставившей свои отряды для борьбы с Б. Асадом, от «Талибана» до «Исламского государства Ирака и Леванта» (ИГИЛ).

В Украине для Соединенных Штатов Америки передовым отрядом «демократизации» общества и его «приобщения к европейским ценностям» стали неонацисты, целое поколение которых США вырастили за 20 лет «независимости» страны, прошедших с момента распада Советского Союза.

Несмотря на то, что даже при поверхностном рассмотрении несложно увидеть технологию, причем одну-единственную, применяющуюся последовательно (с незначительными доработками) к различным странам как либерально-демократического, так и авторитарного типа, довольно большое количество политиков и ученых продолжают рассматривать перевороты на феноменологическом уровне как социальное явление, природа которого связана с процессами модернизации традиционных обществ, обеспечивающих им скачкообразный переход в новый, более современный уклад.

Основными мотивами такого подхода, помимо принципа взвешенности, непредвзятости, историзма и следующей из него позиции принципиального отрицания любых «конспирологических» инсинуаций, нередко выступает стремление упростить себе жизнь.

Если цветные революции – явление объективное, связанное с особенностями протекания исторического процесса на современном этапе развития общечеловеческой цивилизации, то противодействовать им – дело заведомо бесполезное, так как социальное явление устранить из жизни общества нельзя, но можно пытаться регулировать его уровень социальной опасности, минимизируя издержки и максимизируя конструктивные качества.

Но при этом не очень понятно, почему именно в последние десятилетия, в эпоху просвещенной демократии и глобального демократического общества, наиболее эффективным инструментом разрешения этих самых объективных противоречий стали сценарии и схемы государственных переворотов, единственная цель которых – насильственный захват и удержание власти, причем любыми способами, в том числе насильственными, в форме вооруженного мятежа и развязывания террора против собственного мирного населения (пример – Украина 2014–2015 гг.).

В целом же феноменологический подход к цветным революциям ведет к фактическому оправданию их организаторов и исполнителей, снятию с них клейма уголовных преступников, ответственных за разрушение государства, утрату им (полностью или частично) суверенитета, за жертвы среди мирного населения, за геноцид, этнические чистки и военные преступления (такие, которые сейчас совершают ВСУ и многочисленные «добровольческие» карательные батальоны в Донбассе).

В том, что цветные революции являются современной формой истинных революций, таких как кубинская или никарагуанская, есть все основания сомневаться: практически все из них, начиная от бархатных в Восточной Европе и заканчивая украинским евромайданом и «зонтичной» в Гонконге, сделаны как под копирку по одной и той же схеме, сценарию, или, как его называют в Великобритании, «демократическому шаблону».

Все разговоры о демократизации и мягкой силе, транзите демократических ценностей (или дрейфе их же) выглядят при этом как легенда прикрытия (выражаясь языком разведчиков и шпионов), так как именно этим они и являются.

Их сила в другом: перевороты дают гарантированный результат при строгом соблюдении технологического цикла.

Эти технологии действуют как часы и дают сбои только в редчайших случаях, что делает их высокоэффективным и потому опаснейшим инструментом демонтажа современных политических режимов. И сегодня он находится в руках (в эксклюзивном владении) североамериканских англосаксов – прямых авторов и разработчиков этих технологий: только они умеют этот инструмент применять таким образом, чтобы не нарушить технологический цикл. И делают это весьма успешно.

Вместе с тем любая технология предполагает повторение одной и той же последовательности элементарных операций; организационная технология предполагает многократное чередование одной и той же последовательности этапов или фаз. Цветные революции не являются исключением: развитие событий в них всегда проходит через шесть ключевых этапов, выстраивающихся в единую технологическую цепочку.

В этой особенности кроется главная возможность организации системного противодействия им: если речь идет о применении одной и той же технологии, то действия и тактику поведения ее организаторов, исполнителей и сценаристов всегда можно просчитать на много ходов вперед.

Успешность операции целиком зависит от строгости соблюдения технологического цикла: каким бы сильным и гениально прозорливым ни был ваш противник, он будет вынужден следовать правилам и неизбежно пройдет все этапы, предусмотренные базовым сценарием цветной революции, и в той самой последовательности, которая указана в технологической «инструкции к применению».

Это, в свою очередь, означает, что, своевременно выявив признаки подготовки к мятежу и определив, на каком этапе эта операция находится, можно точно вычислить контрольную точку процесса, в которую противник обязательно придет, следуя требованиям и логике технологического процесса, и в которой он окажется уязвим для заранее спланированной и подготовленной контратаки.

С точки зрения эволюции цветные революции и гибридные войны развиваются по разным траекториям, что также подчеркивает тот факт, что это явления, имеющие различную природу: цветные революции стремятся выработать такую технологическую схему воздействия на политические процессы, при которой применение прямой вооруженной силы станет излишним и просто вредным для достижения конечной цели – организации государственного переворота под прикрытием массовых протестов; гибридные войны, напротив, ищут для прямой вооруженной силы новых форматов, моделей и ниш применения. Возможно, это прямой пример того, как именно классические инструменты политического воздействия – жесткая и мягкая силы – пытаются приспособиться к новой политической реальности, к новой среде, которая не является дружественной и податливой ни для чисто «мягких», ни для чисто «жестких» технологий. При этом эволюция жестких методов воздействия идет по пути гибридизации, «прививки» им «мягких» вакцин, часть из которых гибридные войны имплементируют в свой набор инструментов политического воздействия, комбинируя их и сочетая с «жесткими» инструментами (так появляется «умная сила»), а часть – отторгают, вырабатывая на них «антидот»; эволюция же «мягких» методов, к которым относятся классические схемы и технологии цветных революций, идет по пути «навешивания» на классическую схему, применявшейся в «бархатных революциях» в Восточной Европе, новых «гаджетов» – сервисных функций, предполагающих более широкое использование жесткой силы, таких как технологии «управляемого хаоса». Так, в последних версиях цветных революций – например, в Украине 2013-14 гг. – обязательным элементом сценария цветной революции стала работа снайперов по активистам майдана и просто мирным гражданам с целью повышения уровня агрессивности толпы, собравшейся на этом самом майдане. Это – типичный пример применения инструментов жесткой силы, имплементированных в более «мягкую» структуру сценариев цветных революций.

Именно на поле этих гаджетов технологии гибридных войн и цветных революций взаимно пересекаются: это информационные войны (операции и инструменты информационно-психологической войны) и технологии управляемого хаоса. И то, и другое успешно и эффективно используется и в гибридных войнах, и в цветных революциях, но для достижения разных целей. В последнее время появилась мода на дальнейшее усложнение терминов: многие эксперты стали говорить о гибридной «хаос-войне», продолжая конструировать сущности и смешивая различные понятия. Во многом это размножение терминов не является оправданным: их содержательная часть требует тщательного уточнения и конкретизации, с опорой на методологический аппарат политической, военной и иных смежных наук.

Литература

1. Бартош А. Гибридные войны во внешней политике США и НАТО // Независимое военное обозрение. 2010, 10 окт. URL: http://nvo.ng.ru/concepts/2014-10-10/1_nato.html (дата обращения 12.04.2015)

Borja kirjutas:Siin on kindlasti üks tiptop teemakohane artikkel varjul..
http://epl.delfi.ee/news/arvamus/hubrii ... d=74877093